Перенесенные ветром. Шесть историй переселенцев из ОРДЛО

Опубликовано: 06.10.2019

Шесть переселенцев с оккупированного востока, нашедшие себя в Киеве, откровенно размышляют о том, чего из прошлой жизни им не хватает.

Они рассказали журналу НВ, готовы ли вернуться в покинутый из‑за войны дом.

В так называемой формуле Штайнмайера, как и в любой другой договоренности, по которой Украина сможет восстановить контроль над Донбассом, есть многомиллионная неизвестная — люди, для которых этот регион является малой родиной.

Часть из них — самая активная, проукраинская, в 1,5 млн человек — с началом войны вы­ехала из того, что после стало называться ОРДЛО (отдельными районами Донецкой и Луганской областей). Для них «формула урегулирования» — не пустой звук, а возможность выбора: вернуться на Донбасс и восстанавливать прежнюю жизнь или остаться там, где они осели и начали жизнь новую.

Журнал НВ отобрал шестерых таких переселенцев и задал им по три одинаковых вопроса:

1. Кем вы были дома, на Донбассе, и кем стали в Киеве?

2. Вернетесь ли вы на Донбасс, когда он вновь станет украинским?

3. По чему (из того, что было в вашей донбасской жизни) вы скучаете? Чего вам теперь не хватает?

Ответившие — люди разные. Их объединяют лишь три вещи: они вынужденно расстались со своей малой родиной из‑за войны, осели в Киеве и сумели выстроить здесь свою жизнь с нуля.

Алексей Рябчин

36 лет, бывший народный депутат, уехал из Макеевки 27 мая 2014 года по делам и так и не вернулся

1. В Донецке я был преподавателем, доцентом Донецкого нацуниверситета по специальности «международная экономика». Также работал в The Washington Post и организовывал проукраинские митинги.

Сейчас я бывший народный депутат, преподаватель, доцент Киевского нацуниверситета (КИМО), преподаю экологическую экономику.

2. Сложный вопрос. Может быть, и вернулся бы, если бы была возможность восстанавливать Донбасс.

То есть поехал бы в Донецк, но только с какой‑то определенной целью. Например, помогать восстанавливать Донбасс при помощи передовых, энергосберегающих, экологических технологий. Вернулся бы, чтобы реструктуризовать промышленный, разрушенный войной регион в одно из наиболее инновационных мест в мире.

3. Скучаю по Донбасс-Арене. Скучаю по своей родной Макеевке, ведь там есть места, которые дороги для меня. По ним я гулял 30 лет, целовался, пил пиво, общался с друзьями.

Из донбасской жизни в Киеве мне не хватает запаха коксохима, возле которого мы жили. Шучу, конечно. Не хватает моего любимого маленького, милого террикона, на который я со своей еще тогда девушкой, а потом уже женой забирался и организовывал там пикник.

Наталья Емченко

43 года, директор по связям с общественностью и коммуникациям СКМ, из Донецка ее семья уехала в апреле 2014 года, в тот день, когда в город вошли из Славянска колонны Игоря Стрелкова

Младшая дочь Натальи Емченко родилась уже после переезда в Киев / Фото: Natalya Yemchenko via Facebook

1. Формально моя должность что тогда, что спустя пять лет не изменилась: я директор по связям с общественностью и коммуникациям СКМ. Кроме того, я работаю в наблюдательных советах, причем не только в бизнесе, но и в благотворительности: от набсовета Медиагруппы Украина до набсовета Фонда Рината Ахметова.

В 2014 году под эгидой фонда по решению учредителя мы создали крупнейшую частную благотворительную инициативу для помощи мирным жителям Донбасса — Гуманитарный штаб Рината Ахметова — и спасли более миллиона человек.

В Киеве я пересмотрела свое отношение к спорту, влюбилась в бег и плавание. А поскольку таких, как я, вокруг оказалось немало, мы открыли целое сообщество спортсменов-любителей — Live. Love.

И, наконец, здесь я в четвертый раз стала мамой.

2. Я очень хочу вернуться в украинский Донецк, чтобы познакомить с ним мою младшую дочку — Оливию. Показать наш дом. Донецк был и остается для меня местом силы.

3. Я скучаю по городу как по месту, в котором все было моим. По Донбасс-Арене. По чудесному дому у озера. По школе № 5, возле которой я выросла, с чудесными мозаиками Аллы Горской и не только. Скучаю по матчам Шахтера на домашней арене. По морю в часе езды от дома. По заводским гудкам, как бы чудно это ни звучало. По темпу жизни — в Киеве он другой.

А еще у меня есть маленькая мечта: чтобы скульптуру чудесной киевской художницы и скульптора Ани Киселевой — фигурки трех мальчишек в форме Шахтера разных эпох, которую мы подарили Донецку, все‑таки установили на центральной аллее стадиона Донбасс-Арена. Хотелось бы, чтобы это случилось в день, когда Шахтер снова сыграет на своей домашней арене.

Игорь Козловский

65 лет, религиовед, уехал из Донецка 27 декабря 2017 года, выменянный официальным Киевом из плена боевиков

Игорь Козловский о том, почему не вернется в Донецк: Люди, которые меня пытали, — я же мог бы их видеть на улицах города / Фото: НВ

1. Перед началом войны я работал на кафедре философии Донецкого нацуниверситета, читал религиоведческие курсы. Когда началась заварушка, проукраинская часть коллектива выехала в Красноармейск, а часть осталась в Донецке. Я работал там до лета 2015 года и ушел на пенсию.

Сейчас я тружусь в Киевском институте философии имени Г. Сковороды старшим научным сотрудником отделения религиоведения.

2. Конечно, не вернусь. Потому что слишком большая рана внутренняя, психологическая.

Да я уже и не вижу себя там, ведь прошли годы, а я наблюдал, как события [последних лет] разрушали тот регион.

Пройдя испытание пленом, рассуждаешь уже иначе. Люди, которые меня пытали, — я же мог бы их видеть на улицах города. Люди, которые писали на меня доносы, — они все также продолжают там жить. Все это вместе создает, мягко говоря, некомфортную ситуацию. Как смотреть в глаза тем людям, которые ненавидели и продолжают тебя ненавидеть за твою позицию, убеждения, ценности? Возвращаться в ту же реку бессмысленно.

Да, конечно, там жилье. Но я больше тот человек, который живет мыслями, идеями — чем‑то невещественным. Поэтому и акценты другие в жизни, более духовные.

3. Вообще, я тот человек, который считает, что скука — это разновидность невроза. Когда на уровне души возникает вакуум и он ничем не заполняется, образовывается скука. Другое дело, что я вспоминаю какие‑то фрагменты из своего детства, юношества.

О чем жалею? О том, что много моих книг, архивы остались там, как бы находясь в некоем плену, и я не могу до них дотянуться. Из вещественного, материального мира книги для меня важны.

Практически все люди, которые со мной связаны, находятся в Киеве. Для меня дом — это люди, которых я люблю. Общение с ними помогает вновь двигаться вперед.

Игорь Чудовский

адвокат, 55 лет, уехал из Луганска 28 мая 2014 года, вскоре после того, как был ранен пророссийскими боевиками

Адвокат Игорь Чудовский был ранен боевиками в Луганске в 2014 году / Фото: Игорь Чудовский via Facebook

1. Я был руководителем адвокатской компании Чудовский и партнеры и сейчас продолжаю быть им же. Еще в Киеве год проработал директором юрдепартамента в Минагрополитики, но быстро ушел с госслужбы.

2. Если бы и вернулся, то только после того, как там начало бы действовать украинское законодательство.

В Луганске у меня остался офис. Наверное, он в таком случае продолжил бы работать: получилось бы расширить сферу влияния. Но сам я в любом случае жил бы в Киеве, оставив здесь же и центральный офис моего адвокатского бюро. А в Луганске устроил бы филиал, потому что там [в случае освобождения региона] будет большой пласт для адвокатской работы в аспекте того, чтобы на Донбассе продолжали действовать украинские законы.

3. Скучаю по родному дому, который пришлось оставить. Наверное, его и не хватает в Киеве.

А так все друзья-товарищи уже давно переехали в столицу, и как‑то горе, беда нас даже сплотили. Люди раскрываются, и больше в них находишь хорошего.

Война объединила всех переселенцев. Мы даже хотим создать в Ирпене донбасское землячество, чтобы собирались луганские, донецкие, поддерживали друг друга. Цель землячества — заявить о себе: ведь мы — люди активные, прошли через порох и дым.

Игорь Лиски

40 лет, бизнесмен, уехал из Луганска весной 2014 года

Бизнесмен Игорь Лиски после переезда в Киев занялся новым для себя бизнесом / Фото: НВ

1. На Донбассе я был депутатом Луганского облсовета, занимался бизнесом. У меня было две шахты и две фабрики.

Здесь построил бизнес с нуля — производство, переработка меда и картонно-бумажное предприятие. Сейчас строю завод в Италии: индустриальный хаб по картонно-бумажной упаковке и меду. Всего у меня пять заводов.

2. Вернулся бы я на Донбасс? Скорее да, но с оговоркой. Не в понимании переехать жить, а в смысле вернуться что‑то строить, делать. То есть, у моего возращения должна быть цель — скажем, развивать свой бизнес. Потому что перспективы у промышленности там большие. Как минимум можно развивать то, чем я раньше занимался, — угольные шахты, сельское хозяйство, заводы.

3. Осталось много воспоминаний: от института до дома в Красном Луче, в котором вырос. Наверное, невозможность вернуться в те места, оживить свою память — вот по чему я скучаю. Ощущение, что ты не можешь туда поехать и это стало частью твоей жизни, угнетает.

Денис Казанский

35 лет, журналист, уехал из Донецка в июне 2014 года

Денис Казанский: Довоенный Донецк утрачен навсегда / Фото: НВ

1. В Донецке я работал журналистом на сайте Остров и остаюсь журналистом здесь, в Киеве. Правда, теперь у меня намного больше работы. Я написал одну книгу, заканчиваю вторую, работал телеведущим, снимал документальные фильмы.

Сейчас занимаюсь сайтом Восточный вариант, который посвящен событиям на Донбассе, а также пишу статьи для журнала Український тиждень.

2. На Донбасс я бы вернулся, безусловно, с журналистско-исследовательскими целями. Посмотреть, как там сейчас живут люди, пообщаться с ними.

Но жить в Донецке я больше не планирую, независимо от того, как дальше будут развиваться события. Это пройденный этап. Родных и друзей у меня там не осталось — все уехали. А город для меня — это прежде всего люди, а не здания.

Формально Донецк существует. Но это уже не тот город, в котором я жил до 2014 года. Закрылись кафе, в которые я любил ходить. Места, где я любил бывать раньше, теперь наполнены другим смыслом.

3. Не могу сказать, что сильно скучаю по своей прежней жизни. Безусловно, есть сожаление по поводу того, что та жизнь оказалась фактически разрушена. Но вместе с тем есть и четкое понимание, что вернуть ее уже невозможно и нужно жить дальше. Довоенный Донецк утрачен навсегда. Тот мирный Донецк, который будет в будущем, после окончания войны, станет уже совсем другим городом — с многочисленными шрамами от этих пяти лет войны, которые на нашем веку уже вряд ли заживут.

Так что, можно сказать, я скучаю по призракам: Донецк остается в моем сердце, но это город со старых фотографий, в который уже невозможно вернуться.

Больше читайте в свежем номере журнала НВ — № 36 от 3 октября 2019 года