А. Юрганов. "Русское дело" датского принца Вальдемара

Кто не мечтает в жаркий летний день окунуться в прохладную воду? Бассейн на загородном участке предоставит такую возможность в любой момент. Строительство постоянной конструкции, с учетом перепадов температур и атмосферных осадков, обойдется в круглую сумму. Надувные же не могут обеспечить той свободы движений, которой хотелось бы обладать, подробнее тут мы обслуживали бассейн у http://montelgroup.me/sr/. Компромиссным решением является  каркасное обустройство. В данной статье мы расскажем как сделать такую конструкцию на даче, а также покажем фотографии таких бассейнов.

Конструкция может быть возведена как при помощи металлической основы, так и деревянной.

Расчищаем и выравниваем площадку

Для бассейна с каркасом потребуется ровная поверхность. Если таковой нет, придется создать ее самостоятельно. Предварительно рассчитав ее площадь, нужно подготовить место для возведения конструкции: выровнять поверхность выбранного места, утрамбовать грунт и сверху насыпать слой песка в 5-7 см.

Это конструкция, в состав которой входят стальные или деревянные элементы, выполняющие роль стен; прочная пленка, являющаяся в некоторых случаях либо дном, либо дном и стенами. Таким конструкциям необходим тент, предотвращающий внешнее загрязнение воды, а также система очистки и фильтрации воды.

Требуемые строительные материалы и инструменты:

С датскими принцами всегда проблемы. Его мучают несвойственные русским людям вопросы, например, «быть или не быть». В том числе и  тогда, когда ему предлагают жениться на дочери первого русского царя из рода Романовых и при этом деликатно просят поменять веру – с протестантской на православную.

В 1644 г. в Москву, по приглашению русского царя приехал датский принц Вальдемар Кристиан (1622–1656), чтобы жениться на дочери русского царя, первого из рода Романовых, Ирине Михайловне…

Казалось, обычное дело между монархами Европы. Но сколько выплыло наружу страстей, томившихся  в России, пережившей Смуту.

«Дело» началось несколько лет назад.

Михаил Федорович жаждал выдать замуж дочь за иностранного государя. Призвал к себе голландца Петра Марселиса, и узнал от него, что у датского короля  есть сын, принц Вальдемар, 22 лет. По рассказам Петра Марселиса он показался царю симпатичным. Царь отправил в Данию Ивана Фомина навести о женихе точные сведения и подкупить живописца, чтобы тот снял портреты с самого короля Христиана и его сыновей. Поручение – надо признать – было очень странное. Когда о нем узнали при дворе, то один вельможа сказал Фомину: «Ты подкупаешь снять портреты с короля и королевичей; это дело невозможное, потому что живописец должен стоять перед королем и королевичами и глядеть на них…». Однако в Дании все быстро поняли – и решили помочь русскому царю. Прислать, так сказать, живой портрет.

В 1641 году Вальдемара отправили в Россию в качестве посла с государственным советником Грегерсом Краббе. Принца снабдили инструкцией, в которой рекомендовалось в случае если русские предложат брачный контракт, не отказываться при условии сохранения свободы вероисповедания. Но русские ничего не предложили, но присматривались. Посольство принимали не очень пышно, а договоры скорее сорвались, чем прошли успешно…

Вальдемар произвел на русского царя благоприятное впечатление.

Иван Грозный смеялся над шведским королем, обвиняя его в том, что он не может похвастаться своей родословной: хотя отец и мать венчаны на царство, а «дотоле не бывал нихто!» «Потому ваш мужичей род и не великое государьство»! – писал царь, выражая таким образом не только свою заносчивость, но и общее умонастроение русских людей, считавших, что царь не может быть избран «человеческим хотением». В эпоху первых Романовых – после Смуты – стали думать, что истинный царь избирается, если не «человеческим хотением», то «по человеческому угодию»: в этом «угодии» и осуществляется промысел Божий.

Борис Годунов , надо сказать, понимал, что угроза быть в глазах людей незаконным – вполне реальная, и старался повысить статус своей семьи. В 1599 году Борис Годунов узнал о шведском герцоге Густаве, сыне короля Эрика XIV , к тому времени давно свергнутого...

Годунов через своих тайных агентов пригласил Густава в Москву – и, как писал иностранец Конрад Буссов,  «приказал с пышностью встретить его на границе, почтить многими подарками и подношениями. Он хотел дать ему в жены свою единственную дочь (Ксению – прим. ред.). Он показал ему и предоставил в его распоряжение все свои военные силы, чтобы при помощи их он напал на своих неверных шведов... Но герцог не пожелал на это согласиться и ответил, что он предпочтет скорее погибнуть сам, чем подвергнуть свою родину опустошению и лишить жизни тысячи людей. Он вел и другие неуместные речи, из чего можно заключить, что добрый господин либо переучился (поскольку он был ученым мужем), либо слишком много перестрадал. В конце концов, поскольку не было высказано желания воевать со шведским государством, царь изменил свое к нему благоволение и расположение, не только не пожелал отдать за него свою дочь, но даже проявил к нему такую немилость, что отправил насовсем из Москвы в Углич. Там его содержали по-княжески до самой смерти, случившейся при третьем после того царе, Василии Шуйском... Его погребал в Кашине в монастыре Димитрия Солунского 22 февраля 1607 года немецкий пастор господин Мартин Бер из Нейштадта».

Конрад Буссов, судя по всему, так и не увидел главной причины гнева Годунова. Очевидно, что не из-за похода в Швецию произошел разлад царя и герцога, хотя и этот момент нельзя не учитывать. Главное неудовольствие связано было с тем, что герцог не проявил желания породниться с Годуновыми. Ведь поход был бы возможен только после того, как Густав стал бы зятем русского царя. На другой вариант никто бы просто не согласился в России...

Помимо шведов в эти династические игры Бориса Годунова были вовлечены также и датчане. Третий сын Фредерика II 19-летний принц Ханс мог стать мужем Ксении Годуновой в 1602–1603 годах.

20 декабря 1601 года в Копенгагене был заключен брачный договор, согласно которому Ханс получал в приданое княжество Тверское и 400 000 гульденов. 14 марта 1602 года в Москву прибыли датские посланники Нильс Краг и Клаус Паслик. Борис Годунов уверял, что жениху не будут чинится препятствия в отправлении религиозного культа, но, как выяснилось впоследствии, это была уловка, чтобы заманить жертву любой ценой. 2 августа 1602 г. эскадра из 8 кораблей с Хансом и 300 человек свиты отбыла из Копенгагена, взяв курс на Нарву, где 10 августа ее встретил боярин М.Г.Салтыков. Прием Хансу был оказан буквально царский. Принц несколько дней провел в Новгороде, забавляясь охотой, пирами с музыкой и медвежьей борьбой. Он посетил русские монастыри и в приподнятом настроении вскоре отправился в Москву, где 19 сентября 1602 г. ему был оказан еще более пышный прием. В Кремле звонили во все колокола, а на улицах принца встречала нарядная толпа москвичей. 28 сентября в Кремле состоялась официальная церемония в честь прибытия принца. Ханс был представлен Годунову, после чего начался пир. Свадьбу решено было провести в начале зимы. Годунов не торопился: предстояло самое сложное – уговорить принца переменить веру. Поскольку результат был неизвестен, то Ханс был объявлен формально главой чрезвычайного посольства. Датского принца пытались заставить изучать русский язык, носить русское платье, но судьба распорядилась иначе… В Москве свирепствовала чума. Ханс заболел, спасти его не удалось. Один из тех, кто сопровождал Ханса, воспроизвел в своих записках последние слова принца – это весьма симптоматично: «Наверное, Господу не угодно мое присутствие среди этих нехристей, и он забирает меня к себе, чтобы я не перешел в их поганую веру».

28 октября 1602 года в 6 часов вечера он умер. Был похоронен в Немецкой слободе в лютеранской церкви, в специальном склепе. В 1637 году тело принца было перевезено в Копенгаген.

В эпоху Смуты начались поиски приемлемой кандидатуры на русский престол: разумеется, хотелось видеть на нем «прирожденного государя».

Вопрос о шведском королевиче как кандидате на русский престол впервые был поднят русской стороной на переговорах 1611 года. Открыто выражалась мысль, что Новгород желает иметь одного из сыновей шведского короля Карла своим государем. При этом была высказана надежда, что и Москва согласится примкнуть к Новгороду. Делагарди ответил, что сообщит королю и заранее уведомил, что Карл не откажет в этой просьбе русских людей. 7 июня Сапега разбил лагерь недалеко от Москвы, и вожди ополчения, князь Дмитрий Трубецкой и Прокопий Ляпунов, 16 июня отправили в Новгород требование склонить Делагарди к немедленному походу под Москву. Обещаны были уступка Ладоги и Орешка и переговоры с Делагарди, как только он явится под Москву. 23 июня 1611 года повторилась просьба о скорой помощи. Одновременно в Новгород направили «приговор» об избрании народным ополчением старшего сына шведского короля Густава Адольфа государем и великим князем…

Но эта история, как известно, закончилась иначе – избранием Михаила Федоровича Романова…

В послесловиях старопечатных изданий первой половины XVII в., являвшихся одновременно «государственными документами», уже насаждается идея о легитимности новой династии. Сама эта легитимность (законность) в сознании людей определялась «по свойству» – т.е. близостью новой династии к прежнему царскому корню. Утверждалось, например, что Михаил Романов занимает престол после «великих государей – деда своего... Ивана Васильевича и дяди своего... Федора Ивановича. Именно эта близость вела к традиционной сакрализации власти: «сам Бог избра, яко верна стража», и «содержит», как «божественную десницу» царскую власть в России. Вместе с тем, окончательный «приговор» выносит «земля». Под «Русской землей» понималось богоспасаемое царство, в котором народ является «гласом Божьим».

Но вернемся к посольству в Данию. Посол объявил о браке, но на вопрос, какие земли получит Вальдемар, не мог дать ясного ответа. Кроме того, посол заявил, что Вальдемару придется  креститься в «христианскую веру». На что сразу последовал отказ.

Царь не был доволен посольством. И отправил в Данию ловкого иноземца Марселиса. Он пообещал в Копенгагене, что Вальдемар получит Суздаль, Ростов и другие города, и ему предоставят свободу вероисповедания. Тут Марселис соврал. И датчане поверили.

Королевич неохотно ехал в Московию, о которой в Европе расссуждали так: «Как нашему королевичу ехать к диким людям!». Но царь обещал Суздаль и Ростов и впридачу 300 000 рублей.

Встреча Вальдемара была неслыханная. Он прибыл в Москву 21 января 1644 года. Стройные ряды служилых людей, все в праздничных одеждах. Стрельцы стояли без оружия – знак особого почета. Это означало, что русский царь и царица  встречает не гостя, а члена царской семьи. Через четыре дня царь посетил возможного зятька. Обнимал его, целовал, посадил рядом с собой, по правую руку. А по левую сидел Алексей Михайлович.

Вальдемар получил огромное количество подарков, дорогущих… И 6 февраля 1644 г. царь послал к Вальдемару сказать, чтобы он принимал греческую веру: как говорится, «кого танцуем, того и крестим».

Расслабившийся принц был потрясен и сказал сразу – что не примет греческой веры. Если бы он знал, что дело пойдет о смене веры, то не приехал бы… На что ему 13 февраля было сказано царем: «Король, твой отец, велел тебе быть у меня в послушании; мне угодно,  чтобы ты принял православную веру».

Вальдемар ответил то же: «Я кровь свою готов пролить за тебя, но веры не переменю. В наших государствах ведется так, что муж держит свою веру, а жена свою».

Возможно, Михаил Федорович и согласился бы в конце концов с такой логикой, если бы не одно тайное «но», которого он не мог сразу сказать при своем дворе.

Сохранилась «Повесть» об этих событиях. Ее написал неизвестный монах в 1647 году. Драматический характер событий так подействовал на Михаила Федоровича Романова, что автор этого произведения прямо связывал его смерть с неудачей в этом щекотливом деле... Попробуем вникнуть в суть дела, весьма непростого и несводимого только к прениям о вере. Как автор дошедшей нас «Повести» оценивал поведение царя? Какими мотивами объяснял его настойчивость в достижении цели? И почему, собственно говоря, Михаил Федорович был столь безутешен в этом постигшем его несчастии?

Любопытно замечание автора «Повести», что царь и царица посылали к нему яствы и различные «пития», дары «многоценные», «мняста его яко сына своего прияти». Этот поведенческий мотив царской семьи фиксируется в «Повести» в различных вариациях: он явно очень значим.

«По вся же дни, жительствуя в том уготованном дворе его, нача бесноватися по своему безаконному обычаю и вере, в трубы и органы и в прочия различныя писки играти; иного же срам есть и писати. Царь же и царица даста ему волю и не возбраняста ему в том ни в чем же, елико хощет творить по своему беснованию, утешаста его, снова мысля его прияти, яко сына своего. Жившу же ему окаянному в царствующем граде Москве во уготованном том ему дворе... Еще же паки от самого царя и царици со многими же дарми и драгими часто людие прихождаху иногдо жде и сам царь даря его, и аки паки присно сына своего присвояя к себе, некогда же и единотрапезника сотвори его с собою быти и тако чтя его велми».

А между тем, заявляет автор «Повести», «царь государь не прост господин, но царь и самодержец всея Руссии и еще един во вселенней благочестием и верою сиаа». Но никакие высокие почести не соблазняли ум Вальдемара, не желавшего перекрещиваться в православие.

Стратегия царя – не только получить зятя, но и возможного наследника престола (помимо собственного сына, Алексея!). Принц датский на русском престоле! Это возможно только, если он принимает веру. Потому что если он ее сохраняет, то и страна становится неправославной.

К несчастью у всех датских принцев свои мучительные вопросы вроде того – быть или не быть…

Королевич просил его отпустить домой. Но ответа не последовало, а из Кремля его выпускать перестали. Кремль как тюрьма – особая тема. К принцу стали приходить бояре и уговаривать его остаться. Они говорили, что невеста собой хороша, она не то, что другие московские женщины, водкою не упивается. Ради такой красавицы можно и веру переменить.

Но Вальдемар ни на что не соглашался.

Кому-то пришла на ум казавшаяся удачной мысль устроить религиозный диспут – и на какое-то время страсти переключились на дела духовные. Но совершенно безнадежно спорить о том, чья вера лучше!

Датские послы стали требовать выезда, им разрешили, но не Вальдемару – тот, де, останется у нас. Фактически датский принц стал заложником московской ситуации.  За принцем установили наблюдение.

Однако ночью 9 мая королевич прокрался из Кремля и попытался бежать. Остановили его не сразу, не в ту же минуту – около Тверских ворот. Даже была перестрелка, и говорили, что пару стрельцов все же убили…

После неудачной попытки к бегству, Вальдемар согласился в религиозном диспуте выяснить можно ли перекрещиваться. Но диспут ни к чему не привел.

С московской стороны в прениях принял участие Иван Наседка, настоятель Благовещенского собора в Кремле, с датской – пастор Матиас Велхавер. Дискуссия обрела международный характер: Кристиан IV обратился за помощью к польскому королю, который через молдавского воеводу задал вопрос константинопольскому патриарху Парфению – можно ли не перекрещиваться? Патриарх собрал синод, который заявил, что лютеране подлежат повторному крещению. Впрочем, киевский митрополит Петр Могила настаивал на том, что повторного перекрещивания проводить не нужно, но голос его не был услышан.

Диспут прошел, а жизнь продолжалась. Вальдемар постепенно привыкал к роли почетного пленного, тем более, что обходились с ним в высшей степени почтительно. Его приглашали на охоту, устраивали веселые праздники, торжественные обеды. А когда речь заходила о вере, то Вальдемар просто прекращал разговор.

Царь заявил королевичу: «Свадьбы совершить нельзя, пока ты не останешься в своей вере, а отпустить тебя невозможно, потому что король прислал тебя состоять в нашей царской воле и быть нашим сыном».

Вальдемар отвечал: «Лучше я окрещусь собственной кровью!»

В начале 1645 года Вальдемар написал резкое письмо царю, напоминая ему, что он не холоп государев. На это письмо ответа не последовало.

В это время ожидали приезда польского посла. Думный дьяк сообщил королевичу, как будто это великая тайна, что польский король хочет свататься за царевну Ирину. И поэтому ему нужно подумать, чтоб у него не отбили невесты. Принц понял, что это уловка и сказал, смеясь: «Так, значит, и польский король будет перекрещиваться!»

А между тем, настроение Михаила Федоровича стало печальным: «И бысть царь и царица в скорби и печали велицей зело о неполучении хотения своего». Каково же это «хотение»? Только ли в том, чтобы выдать дочь замуж?..

Последний диспут произошел 4 июля 1645 года, а спустя несколько дней Михаил Федорович умер.

Ситуация для русских современников, надо сказать, ясная: царь и царица хотели, пишет неизвестный монах, чтобы Вальдемар, перекрестившись, вступил в законный брак. И тогда его «к своему царскому достоянию сопричтут». С этими мучительными переживаниями жил последние свои дни царь Михаил Федорович и умер, не решив главной проблемы своей семьи. Как пишет автор «Повести», царь «не сподобися желанного своего видети милей своей царской дщери в светлех и брачных ризах и законному браку сочетание с таковым великородным; аще и нечестив сый, но обаче великороден».

Большой интерес представляют суждения автора «Повести» о том, как вступил на престол Алексей Михайлович, в какой именно обстановке. Суть не в том, что он прав или не прав в своей оценке событий последних дней жизни Михаила Федоровича, а в том, что могло допустить в качестве объяснения средневековое сознание. Евдокия Лукьяновна Стрешнева учла пожелания сына и патриарха – не задерживать датского принца («несть ему у нас в нашей Рустей земли части, ни жребия»). Но сама она, по признанию автора, была сломлена происшедшими событиями – «болезнию и печалию одержима бысть, яко желание ея не свершися в конец, и абие преставися...».

Умерли родители, явно жаждавшие видеть в Вальдемаре не только мужа Ирины, но и нечто большее! По крайней мере, сам автор «Повести», спокойно это допускает, говоря о вступлении на престол Алексея Михайловича: «Без их же убо государей не их воля стала, но новая благодать возсияла, сия отрасль их царская востала, благоверный царевич князь Алексей Михайловичь уже и царь наречен бысть». Заметим: ни слова про родительское благословение («не их воля»); благодать, как известно, всегда от Бога.

Автор «Повести» моделирует варианты отношений в царской семье, если бы Вальдемар стал ее членом. Он находит поразительный образ: «Яко же глаголется от человек: два убо зверя не ужителствуются во едином лежалище, такоже таки и благочестивому с нечестивым не ужителствовати во едином царстве». Два медведя, в самом деле, не живут в одной берлоге, если к тому же этой «берлогой» является все Русское государство.

«И еще бы еще не обезумен был от Бога таковый и нечестивый враг и крестился по нашему рускому обычаю, якоже преже рех, и оженился законным браком с царевою дщерию, то бы вправду велика была беда и крамола всему православному христианству, и всему государству смута (!) и раздор...»

Автор допускает, что даже если бы Вальдемар стал только «зятем» при царе Алексее Михайловиче, то и тогда возникла бы ситуация конфликта, потому что Вальдемару захотелось бы стать «большей властец и царством владети, и смуту бы и крамолу учинил велику зело...».

Такое неопределенное отношение к вопросу о принципах передачи власти вполне понятно, ибо новая династия была выбрана без всяких гарантий, что она станет наследственной. Практика написания завещаний прекратилась вместе со смертью царя Федора Ивановича. Нового государя фактически должны были вновь избирать, а этого, конечно, боялись Романовы. Как видно, малейший намек на неприрожденность царя приводил к мысли о возможности новой смуты в государстве. Автор «Повести», заключая свои рассуждения о новой благодати – восшествии на престол Алексея Михайловича, невольно фиксировал свое отношение к главное проблеме: «...не вниде нечестие во благочестие; облада нами и владеет ныне по своему царскому достоянию и по прирожденному отечеству сей природный государь наш царь».

А ведь могло все пойти по-другому, если бы датский принц принял православие… Но он не мог – и в том заключена соль история. Историку следует понять не голую альтернативу, а почему именно не мог принять Вальдемар православие, и почему русские так были озабочены  перекрещиванием, и ни в какую не соглашались с иноверием в стране.

Лекция 5 из цикла «Сюжеты и подробности русской истории»